В 1996 году на государственном уровне отмечается 250-летие русского самовара. Исходной датой взято, очевидно, упоминание двух самоваров в описи имущества Онежского второклассного монастыря 1746 г., а местом изготовления первых самоваров однозначно называется Тула. До недавнего времени появление самовара связывали также с демидовским Суксунским заводом, где в 1740-е гг. действовала самоварная мастерская, а с 1750 г. началось их фабричное производство.
Между тем, в краеведческой среде Екатеринбурга уже более двадцати лет известно, хотя и не комментировалось*, упоминание о самоваре Иргинского нижнего завода 1740 года, на сегодняшний день самое раннее.
7 февраля 1740 г. на Екатеринбургскую таможню доставили с Чусовской Курьинской пристани Акинфия Демидова товары купцов Иргинского завода, изъятые за провоз неуказной дорогой: «6 кадей меда, 6 кулей орехов и медный самовар. На таможне изделие описали: «Самовар с прибором медный, луженый, весом 16 фунтов, заводской собственной работы ценою в 4 рубля 80 копеек» [1]. Известно также, что в ноябре 1744 г. самовар («луженый на обе стороны»), по-прежнему хранившийся на таможне, вызвал некоторый интерес у Тобольской губернской канцелярии [2].
Приняв как данность иргинский самовар 1740 года, можно попытаться реконструировать историю его изобретения и, прежде всего, выяснить среду, в которой он появился.
Право на постройку Иргинского завода балохонские посадские люди двоюродные братья Петр Игнатьевич и Гаврило Поуехтович Осокины получили в феврале 1728 г. после почти годичной тяжбы с компанией московских купцов. Успех им сопутствовал во многом благодаря энергичным действиям приказчика Родиона Федоровича Набатова, раскольника, крепостного крестьянина села Копосова вотчины Троице-Сергиева монастыря Нижегородской губернии. В исторической литературе Р. Набатова называют обычно беглым, но говорить следует о его просроченной покормежной и последующих заочных договоренностях Осокиных с монастырским руководством.
Первую медь Иргинский завод выдал в декабре 1728 г., в следующем году были пущены домна и кричные молоты.
В отличие от остальных мелких и средних заводчиков Кунгурского уезда Казанской губернии, Осокины гораздо в меньшей степени использовали труд государственных крестьян (в т.ч. пришлых с казенных заводов). Тот же Р. Набатов еще в ходе строительства завода добился права своим хозяевам принимать пришлых людей (с перспективой закрепления) и покупать безземельных крестьян всех категорий [3].
Пришлые люди со временем составили ядро завода и приобрели черты обособленной группы, раздражителя окрестного сельского населения. В январе 1732 г. Кунгурская воеводская канцелярия жаловалась в Екатеринбург: «В Суксунский и Иргинский заводы приходят пришлые люди многое число непрестанно и показывают, что они тех заводов работные люди, а какие они подлинно и откуда урожденцы – того не объявляют, а оных заводов приказчики о том виду не дают… Пришлые те, приходя со оных заводов и дровосеков, чинят Кунгурского уезда крестьянам бои и смертные убийства… и, учиняя бой или смертное убийство, убегают на оные заводы» [4]. Уже в середине 1730-х гг. с началом переписей частных заводов выяснилась поразительная вещь: жители Иргинского завода – сплошь староверы из Нижегородской губернии, в том числе из знаменитой Керженской волости, согнанные антираскольничьей политикой архиепископа Питирима, бежавшие после апокалипсического «падения Керженца».
Заводским ремеслам их обучали командированные мастеровые из Ягошихинского завода и особенно из Екатеринбурга. Так, медное плавление организовали присланные из Екатеринбурга гармахеры Антон Поляков и Козьма Маркович Столов, родной брат небезызвестного Прокофия Столова, с обращения которого к Петру I началась когда-то работа над Берг-привилегией.
Другой характерной особенностью Иргинского завода было его становление и действие в постоянной и весьма острой конкуренции с Суксунским заводом Акинфия Демидова. Все 1730-е гг. между ними тянулись нескончаемые тяжбы за рудники и земли. Можно сказать, что несмотря на разные «весовые категории», у А.Н. Демидова в тот период не было среди заводчиков более непримиримых соперников, чем Осокины.
Меднокотельное производство на Иргине начало зарождаться еще в 1729 г., но резко усилилось в следующем году, когда после аварийного выпуска прудовой воды потребовалось срочно восполнить убытки. Повсеместно на Урале дело медной посуды считалось наиболее прибыльным заводским предприятием, уступающим разве что монетной чеканке.
Меднопосудному делу двух учеников обучал присланный с Ягошихи сольвычегодский посадский человек Алексей Емельянович Стрежнин, по нашим данным, единственный на Урале (по крайней мере, на казенных заводах) посудник-самоучка, выросший из традиционного листобойного промысла. Однако несравненно большую роль сыграл котельник Степан Логинов, раскольник, присланный в 1730 г. от Казанского бергамта и в течение шести лет растивший девятерых учеников.
В описи изделий Иргинской меднокотельной фабрики за 1730 – 1734 гг. названы: посуда литейная (котлы, меденники, горшки), посуда точеная ( четвертины, кунганы, кружки, лохани, чайники), винокурное оборудование (казаны и трубы) [5]. Посуда поступала на пользование хозяевам, на продажу в Кунгур, Уфу, на Яик, в Ягошихинский завод, на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки. Но основная часть ее расходилась в качестве натуральной оплаты среди заводских работников. От общего произведенного веса 536 пудов при заводе разошлась третья часть – 180 пудов [6]. Иными словами, производитель и потребитель были тесно связаны, причем связь эта часто принимала форму заказа, иногда и причудливого.
25 сентября 1734 г. – ровно за месяц до смены руководства в Екатеринбурге – Осокины разделились. Иргинский завод отошел Петру, недавно выстроенный Юговской – Гавриле.
Со следующего года под давлением нового Главного командира Василия Татищева, сторонника жесткой экономической регламентации, косо смотревшего на меднопосудное производство даже в Екатеринбурге, действие Иргинской меднокотельной фабрики ограничилось хозяйскими потребностями. Выплавленную медь предписывалось сдавать по указной цене в счет десятины на монетную чеканку в Екатеринбург. Однако прежние Иргинские медные рудники к тому времени уже истощились, новых не было разведано, и Р. Набатов в марте 1735 г. запросил взаймы до 25 тысяч пудов казенной руды. В апреле с Ягошихи поступило 19 930 пудов руды крайне низкого качества. Летом из нее наплавили всего 180 пудов чистой меди [7] (хорошей рудой считалась дающая от сотни пудов 2 пуда меди, средней – 1,5 пуда, плохой – 1 пуд). Поставка ее в казну по твердой цене грозила заводу серьезными убытками, если не разорением.
«Перестройка» коснулась не только экономики, но также национальной политики и идеологии. Это и привело к двум событиям, ставшим причиной изобретения самовара (если согласиться с посылкой, что всякое изобретение случается, когда в нем возникает нужда). Речь идет о башкирском восстании 1735 – 1740 гг. и антираскольничьей кампании на Урале.
В сентябре 1735 г. Р. Набатов совместно с тремя демидовскими приказчиками и купцом Шайтанского завода подал знаменитое челобитье «за всех староверцев». Одновременно он представил доношение в Екатеринбург о том, что за заемную руду завод в состоянии расплатиться, лишь пустив всю выплавленную медь на посуду, желательно самую дорогую – винокурную [8]. Вскоре он покинул завод, вступив на путь идейной борьбы, а приказчиком стал осокинский крепостной Иван Иванович Швецов.
Идеологическое давление на завод выражалось в понуждении построить православную церковь, школу и в присылках к «увещеванию» православных священников. В ответ, 14 марта 1736 г. мастеровые и работные люди завода практически в полном составе ушли в Кунгур записываться в «вольницу» [9].
Добровольная массовая запись в «казачьи» сотни для участия в боевых действиях против башкирских повстанцев была весьма распространенным явлением среди заводского населения, особенно приписных крестьян. Безусловно, в основе этого лежало скрытое недовольство жизнью, и уходы в «вольницу» можно рассматривать как узаконенную форму бегства. При этом лишь на Иргинском и Юговском заводах Осокиных запись была столь организованной и почти поголовной. После первой записи (большинство заводчан вернулись в июле) последовали две другие, хотя уже не такие массовые. Остается предположить, что тогда и родилась идея удобного в походных условиях, компактного, автономного кипятильника, не зависящего ни от печки, ни от костра, своеобразной походной кухни.
В 1736 – 1737 гг. после годичного перерыва Иргинская меднокотельная фабрика возобновила действие. Небольшая часть изделий поступала на Макарьевскую ярмарку, основная – для хозяйских нужд. О качестве продукции свидетельствует яркий факт: в декабре 1737 г. был получен заказ из Придворной конторы (котлов 4-х видов – 40 штук, котельный набор – полдюжины, кастрюль 3-х видов – 60 дюжин) [10]. К этому времени были разведаны новые месторождения, а частично отсужены у Суксунского завода. Зака выполнили к августу 1738 г., поправив финансовое положение, хотя на завод по-прежнему давили дорого обошедшиеся 180 пудов заемной меди.
Но дело в том, что еще в июле 1737 г. в Екатеринбурге приняли решение (на Иргине о нем стало известно в сентябре) разрешить пустить заемную медь на дело посуды для вольной продажи ради уплаты казенного долга: «А более того никому не продавать» [11].
Итак, с осени 1738 г., выполнив придворный заказ, Иргинская котельная фабрика должна была в последний раз на обозримое будущее изготовить партию медной посуды на рынок. Известно также, что еще в 1736 г. екатеринбургские купцы доносили о насыщении уральского рынка медной посудой и вероятной хорошей выручке лишь в низовых сибирских городах [12].
Постоянную потребность в винокурном оборудовании испытывал лишь Кунгурский кружечный двор, о чем упоминал еще Р. Набатов. Следовательно, на Иргине, начав, ковку казанов и труб, должны были затем попытаться заинтересовать потребителя чем-то доселе невиданным и довольно дорогим. Любопытно, что как раз летом 1738 г. больше половины иргинских мастеровых опять ходили «башкирскими походами».
Итак, можно утверждать, что первый самовар появился на Иргине (как и в России) между сентябрем 1738 г. и февралем 1740 г. Вспомним, кстати, о казанах и трубах – вероятных элементах первой модели.
Остается рассказать о тех, из чьих рук вышло изделие.
В 1734 г. в штате котельной фабрики числились двое подготовленных С. Логиновым мастеров Семен Григорьевич Зылев и Иван Петрович Смирнов, а также девятеро учеников, прежде обучавшихся мастерству у того же С. Логинова и у А. Стрежнина [13]. Исключая сарапульца Зылева, все иргинские котельники были пришлыми из Нижегородской губернии. Причем семеро учеников родились в раскольничьих семьях сел Копосова и Козина вотчины Троице-Сергиева монастыря – земляки Р. Набатова!
С. Логинов с 1735 г. работал в Юговском заводе, в 1736 г. был отозван на Ягошиху. С. Зылев с двумя учениками с 1736 г. работал в Юговском заводе, еще один затерялся в «башкирских походах».
Таким образом, в 1738 – 1739 гг. на Иргине оставались семеро котельников во главе с мастером И.П. Смирновым (1711 г.р., родом из деревни Малиновки Нижегородского архиерейского села). Их имена: Сергей Андреевич Дробинин (в 1738 г. 18 лет), Федос Ларионович Закорюкин ((30 лет), Ларион Михайлович Кузнецов (26 лет), Матвей Алексеевич Попов (20 лет?), Петр Семенович Чесноков ((19 лет), Никита Федоров сын (24 года).
Л.М. Кузнецов пришлый из Балахонского уезда, был единственным среди всех православным. А Петр Чесноков – единственный не крестьянского происхождения, а из нижегородских посадских людей.
По нашему мнению, именно на Петре Чеснокове следует особо заострить внимание, ибо в Иргинском заводе работали двое его родных старших братьев: Алексей, мастер якорной фабрики, в 1738 г. 30 лет, и Иван, мастер кузнечной фабрики, 29 лет. (Отметим, что мастера-якорщики были заняты, в основном, отливкой, сборкой и починкой кричных молотов и являлись во всяком заводе одними из наиболее востребованных специалистов.) Столь колоритной связки, как братья Чесноковы, не знал в тот период ни один уральский завод: мастеровые из посадских людей, пришлые раскольники, специалисты трех разных фабрик. Обычно отец и сыновья или родные братья держались одного ремесла, а в противном случае можно было говорить о выдающихся мастерах с болезненным самолюбием. В конце концов, новое всегда рождается «на стыке».
Около 1740 г. Р. Набатов вновь объявился на Иргине, а в 1741 г. перешел на службу к А.Н. Демидову и стал приказчиком Невьянского завода**. Этот период в его фантастической судьбе довольно сложен [14], но нас интересует, то, что он был единственным устойчивым звеном между иргинскими котельниками и А.Н. Демидовым. Во всяком случае, эта связь объясняет скорое, почти мгновенное, появление самоварного производства в Суксунском заводе, а затем и в Туле. Кроме того, по нашим данным, в 1740 г. между Р. Набатовым и П. Осокиным случился реальный конфликт (Н.Н. Покровский придерживается иного мнения), что позволяет понять психологическую причину передачи технологии.
Таким образом, может быть, именно Акинфий Демидов первым реально оценил изобретение иргинских мастеров и незадолго до смерти дал толчок «самоварной» эпохе в России. Тем более, что раскольники не могли использовать свое изделие для чаепития: как помним, в 1740 г. самовар попал в Екатеринбург вместе с медом – основой для варки сбитня.***
Н.С. КОРЕПАНОВ
Источник: Библиотека Белинского
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Государственный архив Свердловской области. Ф.24. Оп.1. Д.903. Л.710.
2. Там же. Д.1036. Л.1022.
3. Там же. Д.166. Л.21.
4. Там же. Д.167. Л.317.
5. Там же. Д.575. Л.325.
6. Там же.
7. Там же. Д.687. Л.111.
8. Там же. Л.86.
9. Там же. Д.609. Л.585.
10. Там же. Д.660. Л.183.
11. Там же. Д.687. Л.139.
12. Там же. Д.632. Л.596.
13. Там же. Д.575. Л.303.
14. См. например: Покровский Н.Н. Путешествие за редкими книгами. М., 1988. С.62-77.
_____________________________________________
Опубликовано: Россия и Западная Европа: взаимодействие индустриальных культур. 1700 – 1950 гг. Материалы международной научной конференции. Нижний Тагил. 15-18 августа 1996 г. Екб., 1996. Т.1. С.191-196.
* Документ с упоминанием самовара Иргинского завода 1740 г. первым обнаружил известный свердловский историк д.и.н. Анатолий Григорьевич Козлов (1925-1984) незадолго до смерти. Информацию об этой находке опубликовал свердловский журналист (тоже ныне покойный) Юрий Васильевич Липатников в журнале «Уральский следопыт» (1985. № 2).
** Смена заводским приказчиком хозяина стала впоследствии обычным явлением, но тогда это был первый подобный случай. Тем более это любопытно, что Невьянский завод был «столицей» ведомства Акинфия Демидова.
*** Имена упомянутых в очерке иргинских котельников нам попадались также в заводских документах за 1766 год.
В октябре 1766 г. с Алтая из Канцелярии Колывано-Воскресенского горного начальства поступил заказ на паникадило зеленой меди (латуни) для церкви Ново-Павловского завода. Администрация Екатеринбурга предложила выполнить заказ нескольким заводам, в т.ч. и Иргинскому. В мае 1767 г. приказчик Иргинского завода Алексей Шипицын ответил: «Мастеров котельных достойных ныне не имеется. Кои были достойные, Сергей Дробинин, находился по пашпорту бывшей вотчины Троице-Сергиевой лавры Нижегородского уезда села Копосова крестьянин, бежал, а другой, вечноотданный по указу Правительствующего Сената Петр Чесноков в прошлом 1766 году в мае-месяце отпущен был до города Уфы, где взял его к себе на винокурный завод г-н Тимашев и поныне держит без пашпорту, якобы беглого противно указам».