Тех людей нет, но все они для меня живые
"Призвало время"... Это очень громко - с одной стороны. И столь же фальшиво - с другой. Жизнь течет в единстве противоречий. Да и не верю я в "призыв". Вот ленинский призыв был, но то из другой оперы. В писательское ярмо человек влезает сам. Его не пускают, а он лезет.
Шла в обществе полоса: признавались только гении или особо укрупненные, масштабные сочинители. Хотя... кто же измерял? А потом оказывалось: рядом с великими были другие, недооцененные. И сколько открывалось проникновенного в ими написанном...
И каждому нынешнему каторжнику пера куда слаще мечтать о том, чтобы оказаться если не во втором ряду, то хотя бы на шкентеле третьего.
Это прибасенка, а малобассенькая басенка впереди. Ну, пишу. Ну, издал аж тринадцать книжек. Да в журналах пяток повестей и десятки рассказов. То есть могу быть спокойным: в литературе не наследил своим громоздким "творческим наследием". Теперь уже можно, с высоко достигнутой высотки (70) - и оглянуться.
Зачем пишу - вопрос. Целишки такой не было и нет, чтобы запечатлеть действительность. Тогда что же: баловство? Графоманская неистребимая тяга написать и тиснуть? Да какая там тяга, когда порой месяцами не корпишь над чистым листом. Но знаю о себе точно: писание любой вещицы рассказ, повесть, даже роман/ идет от затеплившегося где-то в глубине сознания огонька... Слова, фразы, взгляда, облика... Вот вспыхнуло это, не гаснет, живет и ноет. Надо выдернуть этот больной зуб, и в твоем распоряжении только один способ выдергивания -записать беспокоящее.
Одна знакомая, по работе техничка, по имени Анна, по характеру разговорчивая, по жизни добро-заботливая, как-то обронила о себе и своей мужланской семье - муж да пятеро сыновей:
- А я, женской-от полк, одна середь них была...
С этой фразы и зачалась повесть "Уборщица и Гаянэ". Лев Григорьевич Румянцев в "Уральском следопыте" оценил ее так: лед и пламень. Симочка - трудолюбивая, человечная, мать рядовки сыновей, уборщица; Нэлька, по прозвищу Гаянэ, - современная бездельница, отягощенная своим ничегонеделанием, а в нее влюблен сын Симочки... Из любопытства и пустоты жизниь да под увещеваниями Симочки Гаянэ пытается поработать в цехе.
Нет, Анна не стала прототипом Симочки, у меня вообще нет этих самых прототипов; я скорее ищу нечто множественное и обобщенное, а что касаемо сюжетных линий - то и вовсе в приближении к реалиям.
Более других известная повесть "Сухая осень в Серебровке" зачалась с мимолетного наблюдения. На заводской прудовой плотине прошел мимо двух оживленно беседующих женщин. Явно работницы. Одеты хорошо. Одна чернявая, с крупными смолистыми глазами, - в разговоре верховодит. Вторая молоденькая, белокурая, вся проникнутая вниманием и почтительностью.
А шел я в Серебровку, в запрудную улочку рабочей окраины, к другу и рабочему-сочинителю рассказов да басен Володе Чащихину. Застряли в башке беседующие. Повесть написалась с подъемом.
Варя Метелина - бригадир, Любаша Мехоношина - молодая старательная работница. Жизнь бригады и жизнь семейная в домишке на прудовом берегу...
Судьба у повести оказалась счастливой. Была издана раз пять, в том числе в московском сборнике "Зимний сад".
Как-то из ОблТВ позвонили: собирались делать по "Сухой осени..." телеспектакль. За постановку спектакля взялись гастролирующие на Урале артисты из Приморского театра. Скоренько пригласили меня на репетицию.
- Как-то быстро у вас все получилось..."
- Да мы это уже ставили, во Владивостоке. Тоже для ТэВэ..."
- А где повесть взяли?"
- Из журнала "Урал".
Тогда проще было насчет несоблюдения авторских прав.
Заприметил "Сухую осень..." один именитый московский киносценарист. Из нашей киностудии запросили у меня согласие на экранизацию. Да я-то знал, как московские асфальтотоптатели переиначивают народную жизнь и коверкают народные характеры.
- Согласен, если я буду в соавторах сценария...
- Но это же такая величина, ты что...
Так и не ушла "Сухая осень..." на киноэкран. Я не жалею.
Что-то много вроде бы набралось у меня "героинь"... Вот Тоня Ольхина в "Шорохах немятой травы". Цеховой контролер, замкнутая, с непростым характером и сложной судьбой. Вот только мелькнувшая в деревенском разговоре двух мужчин Фаина из рассказа "Расколотый жернов". Каюсь: в этой заготовке осталась такая неразработанная глыба человеческого материала - все собирался засесть за роман. Да ушло время, и погибает целый пласт, в нем черные и красные наслоения Фаининой трагической судьбы ...
Героини романа "Имя овцы" Наденька Подзорова со счастливой жизнью и Агничка с трудной - обе цеховички, но не только завод занимает их. В Наденьке мне хотелось показать современную работницу, уже не ту, что были в красной косынке или со знаком ударника комтруда. В ней жил человек с душевными метаниями, с попыткой проникновения в суть своего женского и /или?/ рабочего предназначения. Ответ она действительно нашла, в день своей трагической гибели. Агничка же, не задумывается и живет, зная, что она рождена лишь для роли рабочей лошади. Такова потребность нынешнего общества.
Как-то Н.Никонов написал в предисловии к книге рабочих повестей "Долгое лето": "Женщин-поселянок, трудолюбивых, пытливых и смекалистых, с хорошо видной доброй чистой душой, как-то напоминающей ещё не тронутые цивилизацией уральские горные речки, Анатолий Власов пишет с завидной любовью, проникновенностью и даже тем художническим поклонением, которое может родить лишь большое и светлое чувство".
Ему, конечно, виднее со стороны, но знаю вот другое, что с мужиками в повестях обстоит дело посложнее. Трудно выйти с ними на удачу. Однако вот В.Турунтаев в романе "Имя овцы" все-таки углядел что-то: "Мастерски вылепленная мрачная фигура передовика Лёхи Лыкина, покровителя Агнички, тоже, пожалуй, еще не виданный в нашем литературе человеческий тип..."
И опять не знаю и не ведаю - так ли это?
Новая моя публикация - "Приключенец Агапит". Изданное в 92-м "Проживание в Малой Рое" в "Агапите" получило продолжение - "Возвращение в Малую Рою".
Авенира Дуняшина двадцать лет спустя зовет малая родина. Изменилась жизнь, изменились его давние подружки. И еще больше во всем находит он гротеска, нелепостей, И одна ему отрада (и автору тоже) - новая подружка, отставная медсестричка Ариша Горохова. Симпатичная, деловитая, верная...
Очень большие у меня надежды на Аришу : авось, полюбится тоже читателю?
"Приключенец Агапит" станет вторым моим романом.
Но в любом случае о большинстве людей, оказавшихся по моей прихоти на страницах книг, могу сказать одно: тех людей нет, но все они для меня живые...
К тому же я не авнгардист, не модернист и прочее, хотя такие манеры письма не отрицаю; я прожженный реалист. А таким ныне туго. Кто-то, возможно, спросит обязательное: а что в планах? Не может быть, чтобы этого не спросили.
А в планах фантастическая повесть "Закон вечного падения". Но вся она с проекцией из фантасмагории на нас несчастных нынешних... Все-таки человек... о, это нечто непостижимое... Не в разгадке ли сей тайны и есть суть писательского служения?
Творчество
Вышли в Сред.-Урал. кн. изд-ве:
Темная и светлая вода: Рассказы. 1964.
Летней короткой ночью: Повесть, рассказы. 1973.
Сухая осень в Серебровке: Повесть, рассказы. 1977.
Ячменный дым: Повести, рассказы. 1979.
Сказ о сверкающем серпе. 1980.
Белые метели: Повести. 1981.
Красные снега: Рассказы. 1985.
Оранжевые табуны: Повесть. 1985.
Долгое лето: Повести. 1989.
В других изд-вах:
Зимний сад: Повести, рассказы. - М.: Современник, 1983.
Проживание в Малой Рое: Повесть. - : Изд-во "Газета", 1992.
Старое ружье: Очерки народной жизни. - Екатеринбург: Старт, 1996.
Имя овцы: Роман. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999.