Выберите шрифт Arial Times New Roman
Интервал между символами (кернинг): Стандартный Средний Большой
Выдержки
В советские времена через «толстые» журналы пролегало главное течение литературной жизни. Здесь впервые публиковались самые интересные новинки (а что не проходило через журналы, то для широкого читателя как бы и не существовало); здесь формировались течения, позиции, репутации; здесь никому ранее не известные фамилии превращались в литературные имена. Сейчас мейнстрим от журналов ушел, имена заместились «брендами», которые чаще всего выражают не согласное мнение читателей, а оплаченное издателями намерение заработать на продаже тиража. Тем не менее, журналы не исчезли из литературного ландшафта ни после падения советской власти, ни после появления интернета. Пусть от журналов теперь не в такой степени зависит литературная погода, но только в них сохраняется литература, не впрессованная в матрицы рынка. И, в частности, только в них может испытать судьбу начинающий литератор без имени и богатого покровителя.
Вот почему с некоторых пор «Урал» отдает девятые номера годового комплекта «молодым» - не обязательно по возрасту, не обязательно даже по литературному стажу; может быть, просто с «молодым» голосом - непривычным и потому не позволяющим рассчитывать на скорое читательское признание. У этой относительно новой традиции есть своя продолжительная предыстория...
Свою первую повесть скромный журналист из красноуфимской районки, участник гражданской и Отечественной войн Климентий Федорович Борисов опубликовал, когда ему было уже 56 лет (примерно столько же было и П. П. Бажову, когда он написал свой первый сказ). «Литературная молодость» К. Ф. Борисова совпала с началом становления «Урала»; на протяжении десятилетий он был постоянным и желанным автором журнала, но первая восторженная рецензия в столичной прессе, посвященная двум его свежим рассказам, опубликованным в «Урале», появилась в сентябре 1997 года. Рассказы к публикации готовил он сам, но рецензия появилась, к сожалению, уже после его кончины - на 99-м (!) году.
Многоцветная "уральская" молодость // Урал. - 2009. - № 9. - 2-3-я с. обл.
Есть определенные закономерности в смене одного жанра другим. Новый для данного времени жанр редко полностью вытесняет другой, он как бы выходит на поверхность течения, давая окраску всей литературе, создавая ее лицо. Так было не раз в процессе развития повествовательных жанров. То роман и повесть заявляли о своей полной готовности решать все вопросы, которые вставали перед литературой, то, наоборот, рассказ занимал командные высоты и претендовал на универсальное представительство литературы. Так было в русской литературе семидесятых-девяностых годов прошлого столетия. От безусловного господства романа в начале периода она приходит к главенству рассказа. В конце века выдвигаются новые писатели, и почти все они — рассказчики: Бунин, Куприн, Чехов, Горький. Мамин-Сибиряк, автор почти полутора десятков романов, с недоумением отмечал: «Наступили какие-то короткие времена. Мне даже странно, что я когда-то писал протяженно-слаженные вещи».
Нечто подобное происходит и в нашей литературе. Несколько десятилетий тому назад было несомненно, что роман — высокий род литературы, что писательское имя создается тогда, когда появляется большая книга. До тех же пор, пока он пишет рассказы, он лишь ученик, стажер, кандидат в литераторы — не больше. Заметен был интерес читателей к повествованию, требующему рамок романа.
Но шло время, и на первый план стали выдвигаться рассказ и маленькая повесть. Новые имена, появлявшиеся в литературе, заявили о своем даровании, выступая с рассказами. Читатель тоже изменил отношение к этому жанру и стал охотно брать с полок библиотек сборники рассказов. Что это, действие моды? Нет, конечно. Победа социализма, вошедшего в плоть и кровь подавляющего большинства советских людей, укрепление пролетарского демократизма, взлет активности в массе людей — все эти перемены отражаются в социальной психологии, меняют потребности читателей в характере жизненной ориентации, характере обобщения социального опыта.
В период господства романа в первую очередь была потребность понять личность как факт, рожденный всем социальным и политическим процессом эпохи, теперь столь же остро человек испытывает нужду в осознании окружающего в свете своего личного опыта. Но этот личный опыт — результат, итог громадного социального опыта, и в этом своем качестве он не противостоит опыту общества. Однако формы его выражения, способ рассмотрения и понимания действительности, видимо, лучше укладываются в жанр рассказа, предполагающего и непосредственность взгляда, и сокращение дистанции между человеком и миром, который становится ценным не только в своем общем значении, но и в деталях, в своих квантах, молекулах. Все это влечет за собой иной сюжет, иной язык, способный также обозначать, выражать не столько общее, сколько различное, давать возможность видеть мир в его расплеснутом, безграничном многообразии. Все это может встречаться и в жанре романа, но интимность отношения человека к миру наиболее точно, свободно, естественно находит выражение в жанре рассказа.
Итак, рассказ вызван к новой жизни изменившейся социальной психологией современников, и, естественно, проблематика его, сюжет, форма несут в себе признаки этих изменений. Два жанра — роман и рассказ — не две ступеньки в искусстве, а формы, наилучше отвечающие определенным задачам. Вместе с тем длительное пребывание одного из жанров в тени ведет к постепенной утрате завоеванного им, и когда начинается оживление его, то приходится многое как бы заново открывать в связи с новой проблематикой, новыми отношениями человека к действительности и его возможностям.
Большие трудности стоят перед писателями, работающими в жанре рассказа. Наглядно выступают они и в творчестве писателей-уральцев.